Лев Бакст. Костюм для Иды Рубинштейн в роли Саломеи
foto http://agent-40.livejournal.com/
В 1909 году Сергей Дягилев готовил свой очередной “Русский сезон” в Париже, куда впервые должны были войти одноактные балеты. В качестве “звезд” труппы ехали Анна Павлова, Тамара Карсавина, Вацлав Нижинский и Михаил Фокин, выступавший и как танцор и как балетмейстер всех спектаклей. Не были лишь достойной исполнительницы на роль Клеопатры. И Фокин посоветовал взять свою ученицу Иду Рубинштейн: “Она – высокая, красивая, пластично движется: мне кажется, она подойдет”. Фокина поддержал оформитель этого балета Лев Бакст. Творческое сотрудничество которого с Идой Рубинштейн началось 16 апреля 1904г. спектаклем “Антигона” в Петербургском Новом театре Л.Б.Яворской. Это был первый спектакль будущей знаменитой танцовщицы, прошедший всего один раз и вызвавший негативную реакцию критики.
Интуиция не обманула Фокина и Бакста – Ида Рубинштейн после первого же спектакля “Клеопатры” завоевала в Париже огромную популярность.
Лев Бакст придумал для Иды Рубинштейн эффектный выход: ее выносили на сцену в закрытом саркофаге и доставали, запеленатую в покрывала, как мумию. Затем “мумию” разворачивали, пока Клеопатра не представала во всем блесве – в голубом парике и великолепном египетском костюме.
Не это ли сценическое решение вдохновило создателей художественного фильма “Клеопатра”, в котором Элизабет Тейлор – Клеопатру приносили к Цезарю, завернутую в ковер?
Ида Рубинштейн
foto http://agent-40.livejournal.com/
http://agent-40.livejournal.com/53692.html
Лев Бакст в Париже стал законодателем мод, дружил с Пабло Пикассо, Амедео Модильяни, Игорем Стравинским, Жаном Кокто и другими знаковыми фигурами того времени.
“The Art Newspaper Russia” опубликовала три эссе Жана Кокто о балетах, поставленных в Париже Л.Бакстом, 150-летие которого отмечается в этом году.
Лев Бакст
foto http://www.tg-m.ru
Жан Кокто. “Клеопатра”
Прекрасный отшельник! Прекрасный отшельник!
Гюстав Флобер
“Клеопатра”, право же, одна из лучших драм, показанных русской труппой. Слаженное звучание ансамбля не нарушается здесь ничьим эгоизмом.
Так и хочется сказать, что декорации, статисты и танцоры суть «сама скромность». Чудо каждого рождается из ансамбля, способствуя успеху всего представления.
Начиная с танца юношей и вплоть до галеры, проплывающей в полнейшей тишине, все развивается с неумолимой жестокостью, и спрашиваешь себя, не является ли тишина, в которой совершается действие, просто-напросто следствием того, что речь персонажей чужда нашему слуху. Уже сам выбор музыкальных мелодий — вязких, тягучих, терпких и горячих, словно тучи саранчи, кольца питонов и течение Нила — порождает в нас странный дискомфорт, так что мы начинаем ощущать себя словно потерянными во времени и пространстве; нечто подобное происходит с одним из персонажей Уэллса, который радуется, что попал в прошлое, но пребывает в замешательстве, ибо не знает, суждено ли ему вернуться в настоящее.
Балет этот более чем известен, а живописные декорации г-на Бакста слишком замечательны, чтобы мой комментарий был в состоянии что-то прибавить к этому, и все же мне хотелось бы описать незабываемый выход (и первое выступление во Франции) г-жи Иды Рубинштейн. Ограничусь здесь своими заметками, сделанными наспех во время первых спектаклей. Надеюсь, что привкус непосредственности, на которую не способна наша память, искупит беспорядочность этих записей.
И вот перед взором изумленных зрителей открылась настоящая ритуальная процессия. Музыканты играли на высоких овальных кифарах, извлекая из них тягучие аккорды, мягкие, как дыхание ползучих тварей, а неуклюже ступающие флейтисты, изо всех сил дуя в свои дудочки, производили резкие звуки, которые были столь прихотливы и изменчивы, что это превращалось в настоящее испытание для нервов. В процессии можно было различить фавнов с терракотовыми торсами, тонких юных дев с худыми руками и неподведенными глазами и множество персонажей, образующих экипаж царской галеры.
Наконец, шестеро крепких молодцов внесли на плечах что-то вроде сундука из черного дерева и золота, вокруг же суетился молодой негр, который расчищал место для сундука и подгонял носильщиков, то и дело прикасаясь к драгоценной ноше.
Сундук установили на середине храма, его створки раскрыли, после чего из него извлекли нечто вроде мумии или замотанного тюка, который был поставлен на полозья из черного дерева. Далее четверо рабов приступили к чему-то невероятному. Они размотали первую пелену красного цвета, украшенную изображениями цветов лотоса и серебристых крокодилов, затем вторую пелену зеленого цвета, на которой вся история египетских династий была представлена в виде золоченых филигранных картин, затем третью пелену оранжевого цвета, по которой были проведены полосы всех цветов радуги — и так далее, вплоть до двенадцатой пелены темно-синего цвета, под которой смутно угадывались очертания женщины. Каждая пелена разворачивалась своим особым образом: одну пришлось долго трясти; другую развернули примерно так, как мы чистим спелый орех; третья потребовала безразличия, с которым обрывают лепестки у розы; особенно непросто оказалось совлечь одиннадцатый покров, который отделялся от сундука, словно кора эвкалипта.
Лев Бакст. Костюм для Иды Рубинштейн в роли Клеопатры.
foto http://agent-40.livejournal.com/
Из-под двенадцатой пелены темно-синего цвета появилась г-жа Рубинштейн, которая плавным движением сама сбросила свой покров.
Выпрямившись во весь рост, г-жа Ида Рубинштейн стояла, чуть подавшись вперед, что придавало ей сходство со сгорбившимся ибисом; ожидание взволновало ее, ведь из мрака сундука она, так же как и мы, могла слышать невыносимо-величественную музыку своего кортежа; высокие котурны мешали ей сохранять равновесие. На голове у нее был небольшой синий парик, лицо обрамляли две короткие золотые косы. Такой ее и увидела ошеломленная публика — с лицом, отмеченным бледностью, с приоткрытым ртом и выступающей ключицей; она была слишком прекрасна, точно восточная эссенция, обладающая чересчур сильным запахом.
Видеть, как происходило закутывание на сцене г-жи Рубинштейн, прежде чем поднялся занавес, было зрелищем незабываемым. В почтительном молчании ее обступили статисты и рабочие сцены; по мере того как она исчезала под покровами, их круг сокращался.
А.Модильяни. “Портрет Жана Кокто”.
foto http://www.wikiart.org
В один из вечеров мне выпала честь сопровождать на сцену — где ее предстояло замотать в покровы — г-жу Рубинштейн, так как на своих котурнах она не могла передвигаться самостоятельно. Ощущая на своем плече прикосновение ее воздушной руки, я думал о Клеопатре Флобера: те же синие волосы, учащенное дыхание, томительное волнение.
Этот музыкальный фрагмент Римского-Корсакова и прежде нравился мне, однако благодаря г-же Рубинштейн он навсегда вошел в мое сердце, пронзив его, словно длинная булавка с синей головкой, на которую насаживают бабочек-пядениц.”
Ebreju Kultūra 
Leave a Reply