“…В Израиле 1950‑х годов издавалось не так много книг по искусству на иврите, единственным исключением был Рембрандт — про него написали немало. Лейтмотивом этих книг была мысль о том, как тесно Рембрандт был связан с евреями. Одна из таких книг — «Танах в картинах Рембрандта»: как будто Рембрандт был еврейским художником, иллюстрировавшим исключительно Ветхий Завет. В то время была даже мода дарить книги о Рембрандте на бар или бат мицву. Выходили издания библейских книг, особенно Мегилат Эстер, на иврите, с иллюстрациями Рембрандта (или не самого Рембрандта, а анонимных мастеров его школы). И люди приходили с этими книгами с иллюстрациями Рембрандта в синагогу на Пурим.
Это увлечение Рембрандтом началось среди евреев не в Израиле 1950‑х годов, а гораздо раньше. Например, на рубеже XIX–ХX веков в Амстердаме жил еврейский художник Иосиф Израэльс, который считал Рембрандта своим кумиром, подражал ему в своем творчестве и написал про него книгу, а также убедил голландское правительство превратить дом, где жил Рембрандт, в музей. Рембрандт завораживал не только голландских евреев. В 1923 году в Берлине на иврите вышла книга про Рембрандта — «Рембрандт. Его творчество и его значение для еврейства», принадлежавшая перу Леонида Осиповича Пастернака.
Не только еврейские художники видели в Рембрандте образец для подражания. Предисловие к книге Леонида Пастернака написал его друг — поэт Хаим‑Нахман Бялик. Бялик пишет, что Рембрандт, этот великий нееврейский художник, смог постичь еврейскую душу лучше любого еврейского художника…
…Самое весомое доказательство связей Рембрандта с евреями — это его картина «Пир Валтасара». В духе барочной драмы Рембрандт изображает кульминационный момент пира, как он описан в Книге Даниила: появляется рука и пишет на стене слова, а все пирующие застывают в немом ужасе. Надпись на стене окружена особым свечением, на полотнах Рембрандта всегда знаменующим божественное присутствие. Надпись, как ей и полагается по Книге Даниила, гласит: мене мене текел у‑фарсин ([Бог] посчитал [дела Валтасара], взвесил [дурные и хорошие], [дурных оказалось больше, и в наказание за это царство Валтасара будет отдано] персам). Для сравнения: другие голландские художники XVII века, обращавшиеся к этой сцене, либо изображали пишущую руку, но без надписи, либо записывали эти слова на латыни, да и то с ошибками. Рембрандт же пишет без ошибок и на иврите, только не справа налево, а сверху вниз, пятью столбцами. Почему Рембрандт выбрал такую странную форму записи? Для ответа на этот вопрос надо обратиться к Вавилонскому Талмуду (Сангедрин, 22а). Здесь мудрецы Талмуда задаются вопросом: почему халдейские толкователи, которых царь призвал для расшифровки надписи, не смогли прочесть ее, хотя она была на арамейском, то есть на их собственном вавилонском языке, и понадобились услуги Даниила? Рабби Йоханан предположил, что слова были записаны задом наперед (анам анам лакат нисрафу), рабби Аши — что были переставлены местами первая и вторая буквы в словах, Рав — что слова были записаны специальным кодом. А четвертый мудрец — рабби Шмуэль — сказал, что надпись была такой: мамтос нанкапи аалран. В Талмуде не объясняется, как получены эти слова, но объясняется в комментарии Раши. Это то, что выходит по горизонтали, если записать мене мене текел у‑фарсин по вертикали, как и сделал Рембрандт.
Откуда Рембрандту, не учившемуся в ешиве, могли быть известны талмудическая дискуссия и комментарий Раши?”
Из лекции о еврейском и христианском искусстве в Амстердаме XVII века, прочитанной в Москве профессором Еврейского университета в Иерусалиме Шаломом Цабаром:
Ebreju Kultūra 