памятник Зиновию Гердту в Себеже
foto http://jennyferd.livejournal.com/
“…Памятник Зиновию Гердту открыт был в 2011 году в том городе, где он прожил первые 11 лет своей жизни, – городе Себеж. Там он родился в бедной еврейской семье – отец извозчик, мать – дочь шляпника, учился в еврейской школе, говорил на идиш…
Себеж это городок на границе Латвии и России, в Псковской области. По инициативе себежской общественности был задуман памятник своему выдающемуся земляку. В 2006 году, в год девяностолетия Зиновия Гердта, был установлен камень недалеко от места, где когда-то стоял дом его семьи. В объявленном конкурсе на создание проекта монумента победил Олег Ершов – необычайно талантливый молодой скульптор из Подмосковья. Он никогда не видел Гердта живьём, но тонко уловил особенности его облика и характера…
“Открытие памятника Зиновию – значимое событие на фоне нашей нервотрепки, отсутствия воздуха, общения и дефицита душевности”, – сказал на открытии Александр Ширвиндт. И назвал происходящее искренним моментом, а Зиновия Гердта – “штучным человеком, невероятно поэтичным и чутким к фальши”. И сказал, что “Зямочка похож. Схвачено всё очень верно – интонация, поза…“
http://jennyferd.livejournal.com/5508766.html
Рассказывает рижский писатель-сатирик Марк Дубовский: “...Зиновий Ефимович привнёс в мою жизнь и ещё один анекдот. В Москве перед вылетом в Ригу Гердт сообщил, что всё для воссоздания образа Паниковского у него есть, нет только канотье. Руководствуясь правилом «Не имей сто рублей», я пошёл в наш Театр русской драмы, и Эдуард Цеховал, тамошний директор, выдал мне из своих «погребов» необходимое канотье под честное слово – вернуть обязательно.
Вечером на банкете в честь открытия ралли интересуюсь у своей помощницы Ирины: выполнен ли мой наказ – изъято ли канотье у Зиновия Ефимовича. Ирина в ответ: Гердт сказал, что канотье у него нет, что он его сразу же после шоу отдал кому-то из администраторов. «Марк, мне неудобно было ему возражать, – добавила она, – но я лично видела, как Гердт укладывал канотье в свой чемоданчик».
На банкете я сидел за одним столиком с Гердтами и время от времени сокрушался по поводу пропавшего канотье: как же мне быть, как я теперь посмотрю в глаза директору театра? Но особого сочувствия мои страдания не вызывали.
Утром летим в Москву, спрашиваю у Гердта, не нашлось ли канотье. Нет, говорит, мы с Таней всё осмотрели. А я-то понимаю, самолёт – мой последний шанс, в Москве и в других городах Паниковского в программе уже не будет, и иду ва-банк: дядя Зяма, ну, может, в чемодане где – посмотрите, пожалуйста!
Зиновий Ефимович, недовольно кряхтя, встал и раскрыл чемодан: на самом верху аккуратно лежало «моё» канотье. Во мне всё возликовало, а Гердт сухо буркнул: «Странно», – и всё оставшееся время со мной уже не разговаривал.
Канотье, конечно, было знатное, но возраст – субстанция почтенная и непредсказуемая: мне же неведомо, что к 80 годам станется с моей памятью…”
Leave a Reply